Читаем без скачивания Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Люся выпрыгивает в одних чулках через раскрытое окно прямо в сад. Мне остается только последовать за ней – уже без четверти пять.
Заворачиваем с Люськой за угол дома. И тут из другого раскрытого окна в нас летят две бомбы. Это Виктория Ивановна выбросила нам вслед Люсины туфли. Одна из них попадает Люсе прямо в голову, другая повисла, зацепившись за ветку, и раскачивается на кусте крыжовника.
– Фикторий Ифан! – кричит Люся, обуваясь. – Я фас фсю жизнь обожаль и буду обожать!
Мы бежим, но Люся вдруг останавливается.
– Фу ты, черт! Она мне одну мою туфлю выбросила, другую свою… Бестольковый Фикторий Ифан!
– Возвращайся, перемени!
– Ох, нет, дураков нет! Она меня уже не выпустит!
Нельзя описать, до чего комично выглядит Люся, култыхаясь по улице в чужой туфле!
Виктория Ивановна ростом ниже, чем Люся, ноги у нее тоже соответственно меньше, чем Люсины. Материнская туфля то соскальзывает с ноги и отлетает вперед, то Люська возит этой ногой, прижимая подошву к тротуару. Прохожие оглядываются на нас с удивлением: я в идиотски-желтых лайковых перчатках, Люся тащит ногой свою правую туфлю, как козу на веревке. Вероятно, это страшно смешно. Но нам с Люсей не до смеха: мы опаздываем к Горохову.
– Ох, чертобесие! Ох, чертобесие! – с отчаянием стонет Люся всякий раз, когда ее туфля отскакивает в сторону, как резвый жеребенок, играющий с матерью.
У Горохова мы ведем себя поначалу до невозможности глупо. Люся стоит перед ним на одной ноге. Я, конечно, забыла снять свои ненавистные перчатки и важно подала Горохову лапу в желтой лайке. Потом, спохватившись, стала стаскивать их с рук и положила на стул.
Мы стоим перед Гороховым и молчим. Понимаем, что наше поведение просто невежливо, но не можем себя заставить разомкнуть уста.
Горохов – милый, добрый человек! – хочет нас подбодрить. Он улыбается, подает нам стулья:
– Ну, выкладывайте!
Тут Люся вдруг выпаливает:
– Мы к вам пришли… Ну вы сами понимаете!
Горохов становится серьезным:
– Нет, не понимаю. В чем дело?
– Нас послали…
– Кто послал?
– Мы хотим вас просить… – вступаю я в разговор. – Вы уже раз давали нам…
– Что я вам давал? – хмурится Горохов. – Когда? Я вас вижу здесь в первый раз.
Мы гибнем! Не можем придумать, как, какими словами выразить свою просьбу.
В сказках тут полагалось бы случиться чуду. Но мы не в сказке, чудес не бывает. В довершение всех бед Люся вдруг видит в зеркале свое отражение. Пока мы бежали по улице, ей было не до отражения в витринах и зеркалах. Увидев себя, Люся приходит в ужас – она подхватывает в руки мешающую ей туфлю Виктории Ивановны, опрометью бежит к двери и, не простившись, убегает.
Здрасте! Я осталась совсем одна.
И тут – наконец! – случается чудо!
– Симочка… – слышится в дверях ласковый голос. – Ступай, Симочка, ляг. Я тут все скажу без тебя.
В комнату входит высокая красивая молодая женщина. Около нее, тесно прижимаясь к ее руке, стоит милая девочка в очках.
Серафим Григорьевич радуется их появлению, как утопающий спасательному кругу.
– Познакомьтесь: мои сестры. Юлия Григорьевна и младшая наша – Дося… А я, простите, в самом деле пойду лягу.
Оставшись с Юлией Григорьевной и Досей наедине, я немного прихожу в себя.
Для того чтобы окончательно «разговорить» меня, приободрить, Юлия Григорьевна задает мне несколько вопросов – посторонних, не относящихся к экзамену по алгебре. Я отвечаю. Становится уютно, как дома. Мы смеемся над тем, что смешно. Становится почти весело.
– Досенька, детка, уроки у тебя сделаны?.. Так ступай, девочка, ступай заниматься.
После ухода Доси Юлия Григорьевна говорит мне негромко:
– Вы напрасно заговорили с братом. Он об этом ничего не должен знать. И по геометрии задачи давала Мане я… – Она ненадолго замолкает, потом добавляет еще тише: – Сейчас дам вам алгебру.
Прижимая к груди драгоценную алгебру, спускаюсь бегом по лестнице. Вдруг за мной дробно-дробно бегут чьи-то шаги. В уме мелькает: «Раздумала! Бежит за мной, чтоб взять обратно!» И хотя эта мысль совершенно нелепая и я отлично сознаю это, но все-таки я припускаю рыси. Преследователь тоже ускоряет бег. Вылетаю из подъезда и мчусь галопом вниз, по Шопеновской улице. К счастью, из-за угла выезжает похоронная колесница, за нею – толпа провожающих ее людей. Это останавливает мой марафонский бег.
Меня догоняет раскрасневшаяся, запыхавшаяся младшая сестра Горохова Дося:
– Вы забыли у нас перчатки… – И она протягивает мне эти стократ проклятые орудия пытки из желтой лайки.
«Никогда! Никогда в жизни! – яростно обещаю я самой себе. – Умирать буду, а перчаток не надену!»
Глава двадцать третья
«Зеленая улица»
Идут экзамены. Волнения, сильнейшее напряжение всех сил, бессонные ночи. Одуряющая, отупляющая зубрежка. Иногда мне кажется, что я набиваю мозги колбасным фаршем из цифр, дат, имен, правил, законов природы!
Все это воздвигло какую-то стену между нами, учащимися, и окружающим миром. Что происходит по ту сторону стены, нам неизвестно. Мы не общаемся ни с кем, кроме наших друзей гимназистов, а они живут в такой же оторванности ото всего, в таком же отупении от зубрежки, как и мы.
Мои ученики, наборщики Азриэл Шнир и Степа Разин, временно перестали ходить ко мне на уроки: очень, говорят, заняты. Прервал занятия с нашим кружком и Александр Степанович. Как-то, встретив меня и Люсю случайно в Екатерининском сквере, он очень обрадовался нам. А уж как мы-то ему обрадовались! Мы садимся все трое на лавочку, чтобы немножко поговорить. Александр Степанович расспрашивает обо всех участниках кружка, о том, как идут у нас экзамены.
– Скоро, – говорит он, прощаясь с нами, – скоро, надеюсь, стану посвободнее. А сейчас – уж не сердитесь! – занят, ну, просто выше головы!
Пожав наши руки, он торопливо уходит. Как всегда, очень худой и бледный, он, быстро растаяв, исчезает в сумеречной сизи.
Вечерний туман сходит на землю, как «дымный занавес» в театре. От этого все вокруг кажется ненастоящим, как театральные декорации.
Люся вдруг говорит:
– Мне почему-то сейчас показалось: больше я Александра Степановича не увижу…
– Не болтай вздора! – сержусь я.
– Предчувствие у меня… – оправдывается Люся.
– Предчувствие у нее! С этими экзаменами мы понемногу превращаемся в настоящих психопаток!
У меня нет таких мрачных предчувствий, как у Люси, но мне вдруг становится грустно: почему мы с Люсей не сказали Александру Степановичу, что мы его часто вспоминаем, что нам скучно без занятий с ним? Ему это, наверное, было бы приятно.
Потом идем к Люсе и всю ночь готовимся к экзамену по истории. Уместились в Люсиной комнате на удивительно неудобной кушетке, облезлой и закругляющейся, как любимый кот Виктории Ивановны, Султан, когда он потягивается, выгибая спину в виде вопросительного знака. Лихорадочно листаем учебники, задаем друг другу вопросы.
– Теперь ты, Люся! – предлагаю я сонным голосом. – Кто был римским императором после Нервы?
Люся совсем спит.
– После императора Нервы… или Минервы? Нет, нет, Нервы… Он, наверное, очень нервный был, как ты думаешь, Ксанурка?
– Спроси об этом завтра экзаменаторов. А теперь отвечай на мой вопрос!
– После Нервы, – вздыхает Люся, – императором был этот… ну, вот… как его? Ага, Урлапий.
– Какой Урлапий? – смеюсь я.
– А, вспомнила, вспомнила! Его звали Ульпитрий.
– Ульпий Траян, а не Ульпитрий! Люська, не спи. Ведь провалимся!
– Так, господи, а я что говорю? Это самое… Вот именно – Пирлитрий!
– Ульпий Траян, а не Пирлитрий.
– Вот-вот, именно Траян! Откуда ты еще какую-то Ульпу взяла? Траян, просто Траян, и никаких. И он еще воевал с даками. А кто такие были даки? Что-то я запамятовала… А, знаю, они жили в Дакии!
В этой тяжелой борьбе со сном мы видим в окно, как небо побелело перед рассветом – «умывается молоком».
Мы в полном изнеможении. Так же как Люся называла Ульпия Траяна – Урлапием, так и я вдруг начинаю путать императора Каракаллу с кораблем-каравеллой, на котором Колумб плыл в Америку.
Солнца еще не видно, но оно уже близко, оно начинает золотить маленькие розоватые ноздри цветочков смородины. Мы закрываем учебники – можно поспать часа три-четыре. Спим в одежде – жалко тратить хоть минуту на раздевание.
Я засыпаю тотчас же. Но – вот несчастье! – на Люсю как раз в это время нападает охота говорить о своих сердечных делах.
– Как ты думаешь, Ксанурка?
– М-м-м…
– Ксанурка, ответь мне только на один вопрос!
– На один? Пожалуйста…
– Владя Свидерский сделает мне предложение этим летом? Как тебе кажется?
Ну что может мне казаться? Я никогда не видала Владика Свидерского. Он живет в другом городе. Порой у меня мелькает подозрение, что Владя Свидерский существует только в Люсином воображении. Ну могу я знать, сделает он Люсе предложение стать его женой? Но я так мучительно хочу спать, так мечтаю, чтобы Люся прекратила свои вопросы, что с жаром уверяю ее:
